Памяти В. К. Баранова

Сказать, что Владимир Константинович Баранов был моим учителем по дирижированию, означало бы недоговорить многое. Он был Учителем, с большой буквы. Можно сказать, наставником в мире музыки, искусства. И потому его уроки не могли уложиться в получасовой объём. Нет, они продолжались ещё долгое время после того, как я закрывал дверь класса. Он, как никто, мог указать на ошибки, помочь советом; строгости ему было не занимать. Я много слышал о высокой дисциплине, царившей в Капелле во времена его директорства. Когда я стал его учеником, то уже былой строгости не было, она уступила место мягкости, снисходительности. Правда, временами, Владимир Константинович мог показать свой твёрдый характер. Тогда мне, по обыкновению, доставалось особенно. Вначале, когда я ещё не слишком хорошо его знал, я даже боялся этого нрава, но потом понял, что это только из любви. Да, В. К. по-настоящему любил своих учеников. В лице Владимира Константиновича соединились качества настоящего Капелланина, и его выпускники есть блистящее тому подтверждение. Пётр Григорьевич Самойлин как-то сказал мне, что сразу распознаёт «школу» В. К., стоит ему лишь увидеть ауфтакт. Мне сложно это подтвердить или опровергнуть, но уверенно могу сказать, что дирижёрская школа была у него именно своя, особенная, что присуще настоящим педагогам. В профессиональном отношении В. К. был безусловно перфекционистом. Не раз мне приходилось удивляться его поразительной музыкальной памяти, особенно в отношении хоровой музыки. Любая, даже, казалось бы, незначительная хоровая миниатюра была известна ему, я уже не говорю о классике. В его классе мне часто приходилось выполнять роль аккомпаниатора. Он доверял мне эту партию даже на экзамены. Это, конечно, помогло мне познакомиться со многими произведениями. О музыкальных вкусах В. К. мне тоже кое-что известно. Например, одним из лучших произведений в советской хоровой музыке он считал «Но бьётся сердце» Салманова, в особенности первый хор этого цикла — «Тишину». К Танееву относился с большим почтением, но включал его в программу только «проверенных» учеников... В классе всегда можно было услышать Глинку, Мусоргского, Прокофьева. Реже приходилось сталкиваться с Бахом и Генделем.

Чувство юмора было у В. К. своебразным, но от того не менее острым и тонким. Если он хотел поинтересоваться делами, например, прошедшим концертом, то обычно спрашивал: «Чем кончилась вчера игра?»

Последний год В. К. несколько отошёл от дел, что было связано с ухудшавшимся состоянием здоровья. Это происходило постепенно. Последний раз я его видел за несколько месяцев до смерти, в его комнате в доме на Мастерской. Ученики были его жизнью, да, он отдал всю свою жизнь Капелле, Училищу. И когда его преподавательская деятельность прекратилась, это явилось невосполнимой утратой для него. Это был человек действительно преданный искусству, музыке. Отдав себя, получил ли он что-то взамен? А нужно ли было что-то? О нет, бескорыстно он служил, и, быть может, не замечал жизненных, земных трудностей, которые вдруг, разом, навалились на него, отняв последние силы. Для меня большая честь быть выпускником славного Училища Глинки, и я склоняюсь перед тем, кто был одним из его символов, ценностей, был знаком эпохи, которая теперь уж не вернется...

Никита Сорокин
Париж, 21 января 2009